– Кажется, ты принимаешь меня за шпиона? – с неподдельным возмущением воскликнул Брайт. – Я не люблю англичан – они снобы и лицемеры. Считают нас дикарями, а себя – настоящими джентльменами. Любят повторять: «fair play, fair play» [1] . Сейчас они ведут грязную игру, я в этом убедился! Но, конечно, нас все же очень многое объединяет…

– Одна социальная система?

– Брось ты свою пропагандистскую терминологию! При чем тут «система»? Мы говорим с ними на одном языке, вместе высаживались в Нормандии, вместе дрались. Они наши союзники!

«А мы?!» – хотел было спросить я. Но это увело бы разговор в сторону.

– Что же ты сказал генералу? – спросил я.

– Я сказал ему, что получил задание от своей редакции – выяснить, действительно ли вы, русские, скапливаете в своей зоне огромные силы неизвестно зачем. Если это неправда, я готов дать опровержение.

– Это тебе тоже поручила редакция?

– Нет. Это была моя личная инициатива. Я хотел докопаться до правды.

– Что же генерал?

– Он оказался хитрым парнем. Без обиняков заявил, что я, очевидно, путаю русских с англичанами. Посоветовал поехать в английскую зону и посмотреть, как там чувствуют себя бывшие немецкие солдаты и офицеры. Короче говоря, я понял, что увиденное мною никакой тайны для русских не составляет.

– Что он сказал насчет советской зоны?

– Приказал принести карту и спросил, куда я хотел бы поехать. Я три раза ткнул пальцем наугад, но поближе к восточной границе Германии. Если вы действительно подтягиваете большое количество войск, то они же не иголка. В одном из трех пунктов я их наверняка обнаружу.

– Ну, а дальше?

– Я побывал во всех трех пунктах, вернулся и в тот же день отправился в Карлсхорст, чтобы поблагодарить за предоставленную мне возможность…

– Обнаружил войска?

– В большом количестве. Только они не выгружались, а погружались. Их увозили на восток. Демобилизация. Англичане меня надули…

После всего этого мои опасения насчет искренности Брайта несколько улеглись. В особенности после того, как он упомянул о генерале, который якобы дал ему понять, что скопления немецких войск в британской зоне не составляют никакой тайны для советского командования. Ни в рассказе Брайта, ни во всем его поведении я не видел теперь ничего подозрительного. Задание от своей редакции он конечно же получил – газетную вырезку-фотограмму я видел сам. Да и весь его рассказ звучал искренне и правдиво.

– Скажи, Чарли, – сказал я, глядя ему прямо в глаза и стараясь говорить как можно дружелюбнее, чтобы загладить все предыдущее, – почему ты решил рассказать все это мне?

– Почему? – пожав плечами, переспросил Брайт. – Может быть, потому, что ты оказался первым знакомым, которого я увидел, выходя из вашего штаба. Может быть, потому, что ты недавно выручил меня. Может быть, потому, что ты русский, а я люблю русских – Ленинград и Сталинград для меня не просто географические понятия. Но главное, чтобы сказать тебе о Стюарте… Какого черта ты меня пытаешь? – неожиданно взорвался он. – Почему человек не может поделиться со своим боевым товарищем тем, что его волнует?!

– Спасибо, Чарли, – сказал я. – Что ты намерен теперь делать?

– Прежде всего помыться и побриться. Я ведь и домой не заезжал, только в пресс-клуб – узнать, нет ли для меня телеграмм, а оттуда прямо в Карлсхорст. Воображаю, как я выгляжу… Впрочем, – спохватился он, – сначала я отправлю в редакцию свои фото и дам к ним подтекстовку.

– Какую?

– Естественно, о том, что англичане ведут грязную игру, а вся их болтовня насчет концентрации советских войск – сущая чепуха.

– Ты уверен, что это будет напечатано?

– Нелепый вопрос! Напечатала же американская газета эту статью! – Схватив лежавшую на столе вырезку, он потряс ею в воздухе.

– Но то было в мае!

– А что изменилось? Только то, что сейчас происходит Конференция. Но на ее фоне действия англичан тем более возмутительны!

Я хотел напомнить ему, что отвратительное фото за подписью «Чарльз А. Брайт» было напечатано тоже в дни Конференции. Но вместо этого сказал:

– Сомневаюсь, Чарли.

– В чем?

– В том, что твои материалы будут напечатаны.

– Это почему же? – с вызовом спросил Брайт.

– Не разрешат.

– Не раз-ре-шат?! – иронически повторил он. – Кто может что-то разрешить или не разрешить свободной американской прессе?

Видимо, он забыл свои же собственные слова о том, кто в Америке «заказывает музыку»…

– Все-таки я сомневаюсь.

– Послушай, Майкл-бэби, – решительно произнес Брайт, садясь на кровать рядом со мною, – ты не понимаешь Америку. Меряешь ее своими стандартами. У вас, например, есть цензура, это известно всему миру. А у нас ее нет. Понимаешь – нет! Правда, во время войны ввели, но не ту, что у вас. Если ваш партийный босс придет в редакцию и скажет: это печатать, а это нет, – редактор сразу подчинится. Иначе угодит на… как это у вас называется?.. На Лу-бьян-ку! А если какой-нибудь босс из демократов или республиканцев явится к нам с такими претензиями, редактор просто пошлет его ко всем чертям. Не сердись, я говорю правду!

«А то, что ты сам недавно и в этой же комнате говорил мне о бизнесе, о Белом доме, Капитолии и Пентагоне, – тоже правда, не так ли?» – хотелось сказать мне. Но, наверное, это было бы бесполезно. Правда и неправда легко уживались в сознании Брайта.

Во всяком случае, факт оставался фактом: на этот раз Брайт повел себя как настоящий товарищ. Как союзник в подлинном смысле этого слова. Дурацкие же его представления о нашей жизни, о том, что чуть ли не за каждым советским человеком стоит некто с «Лу-бьян-ки», – рассеять всю эту чушь за один раз было просто невозможно.

Я и сейчас отнюдь не переоценивал Брайта, отлично понимая, что от него можно ждать самых противоречивых поступков, что сегодня он может быть товарищем, а завтра противником. Тем не менее прежняя моя симпатия к нему постепенно возвращалась.

– Ладно, Чарли, спасибо, что приехал. Поторапливайся со своими фото. Но сначала все-таки побрейся.

Брайт собрал фотографии, сделал шаг к двери, но вдруг остановился.

– Послушай, Майкл, а как же со Стюартом? Ты поедешь?

– Не имею никакого желания.

– Никакого?! – с возмущением воскликнул Брайт. – После всего, что я тебе рассказал?

– Но какая связь…

– Но я же приехал к тебе прежде всего для того, чтобы ты знал: Стюарт собирает свою «коктейль-парти» именно сегодня!

– Мне не доставит никакого удовольствия снова встретиться с этим антисоветчиком!

– При чем тут удовольствие? Разве я зову тебя в бурлеск с голыми девками?! Битый час толкую о том, что видел в английской зоне. Неужели тебе безразлично, какой «полезной информацией» хочет угостить журналистов англичанин Стюарт? Антисоветчик? Тем более!

Брайт ткнул пальцем в лежавшее на столе приглашение.

«А ведь он прав!» Мне вспомнилась сцена, происшедшая в «Андерграунде». Я снова видел перед собой этого типа в очках с золотой оправой – корреспондента газеты «Дейли рекордер» Вильяма Стюарта, слышал его голос, лениво-саркастический тон, которым он говорил о «явной дискриминации»… «Вы игнорируете нас по собственной инициативе или выполняете приказ?» – ехидно спросил он меня тогда.

«Может, поехать?» – подумал я. Ведь и в самом деле не мешает послушать, какую «полезную информацию» собирается сообщить Стюарт. Несомненно, она будет связана с Конференцией.

– Но где эта улица?.. – неуверенно спросил я.

– Поедем вместе, – отрезал Брайт. – Сборище состоится в восемь. Я заеду за тобой в семь тридцать. Нет, лучше в семь сорок пять. О’кэй?..

Он быстро попрощался, словно боясь, что я передумаю, и ушел. Часы показывали двадцать минут первого. Здесь, в Потсдаме, делать мне, собственно, было нечего.

Я решил вернуться в Бабельсберг, чтобы повидать Карпова и рассказать ему о разговоре с Брайтом. Впрочем, ничего такого, о чем мне следовало немедленно довести до сведения советского командования, не было – вряд ли Чарли говорил неправду о советском генерале, которому хорошо известно то, что делается в английской зоне.